Осенняя соната, или почему кино в России больше, чем кино
Мы, русские, всегда чего-то ждали. Даже у самых циничных и прагматичных из нас, всегда было какое-то сокровенное ожидание, идеальное видение какого-то будущего, где-то не здесь, где-то там… Это было и в героях чеховских пьес, и в советской интеллигенции, и остаётся, несмотря на прозу капитализма, в русской душе до сих пор.
Есть мнение, что первородный грех, или врожденный дефект, новой (постсоветской) России в том, что общество пассивно получило радикальные изменения сверху, а не активно боролось за них снизу. Связано это было, пожалуй, именно с тем русским мечтательным ожиданием чего-то идеального, при том, что история никогда не стоит на месте, и кто-то всегда будет действовать, хоть и в отрыве от глубинных движений, или недвижимости, коллективной души.
Гуляя по пронизанному низким осенним солнцем лесу, я поставил себе и своим собратьям (и “со-сестрам”) по русскому разуму диагноз, который, для краткости, назову синдромом Бергмана. Мы боготворили шведского режиссера так, как не боготворил его никто, включая его соотечественников. То, что Достоевский писал о наших либералах, что они самые либеральные из всех либералов в мире, можно сказать и о наших ценителях прекрасного. Мы умеем ценить прекрасное как никто в мире, отдавая за него последнее, что у нас есть. Прекрасным в перестройку казалось демократическое будущее, и в 90х многие интеллигенты-бессеребренники говорили: пусть кто-то обогащается, это плата за нашу свободу, и она того стоит.
Ведь мы так долго ждали, ждали того, что у нас, в нашей жизни и в нашей стране, наступит… ах, что-то такое… такое-такое! Либералы, которые тогда назывались демократами, проектировали демократию и либерализм в уличных спорах и на площадных митингах, но мы, кроме — или больше —неведомой демократии, ждали наступления царства Бергмана. Чтобы все стало как в его фильмах: красиво, загадочно и без этой нашей совковой грязи и суеты. То есть, пусть даже будет смерть (ее много у Бергмана) — а куда от нее деться, — пусть будут все эти измены и ревность (красивых, элегантных мужчин и женщин), только бы не очереди за колбасой, запах тушеной капусты и ботинок в прихожей и эта безошибочно совковая материалистическая очумелость во взгляде.
О Западе мы, коллективно, несмотря на открытые до недавнего времени границы, до сих пор знаем по кино. Даже когда русский приезжает на Запад, он подсознательно сравнивает все с кино. То, что не так, как в кино, будет разочаровывать, игнорироваться и забываться по возвращении на родину. Образ западного изящества, до сих пор символизирующий отрицание нашей похабщины, не будет пересмотрен в свете фактов. Кино одолеет и подчинит себе любую аналитику, в том числе западную.
Новые поколения уже не слышали ни о каком Бергмане, и проводят время в инстаграме, ТикТоках и тп, но идеология либералов все еще в том, чтобы стать Западом, вернее его киноверсией. Старшее либеральное поколение все еще в авторитете и задает тон. Бергман незримо царит, несмотря на количество просмотров фильмов Навального. Этот последний поставляет ежедневный рацион оппозиции, является ее ведущим политиком, но российская оппозиция — не британская, в России оппозиция — это культура, идея, и ей, чтобы быть великой (а в России победить может только великая идея) нужны жрецы, а не просто блогеры и активисты. А жрецы у нас от Бергмана, в нем идея и культура, подсознание и душа оппозиции.
Душа тоскует по чему-то большему, чем “Россия без Путина”, или вкладывает в этот лозунг не только, или не столько, политику и экономику, сколько веру, надежду, любовь (предупреждение про-властной РПЦ), и, главное, красоту — ту самую, которая всех спасет. Даже если мозг согласен с теми, кто обещает, что демократия и либерализм восторжествует, как только будут раскулачены коррупционеры по указанию комитета по борьбе с коррупцией, душа мечтательно воображает, как эстетически будет отличаться Россия без Путина, от России с ним. Москва без Собянина, например, будет какая-то совсем особенная? Все пригороды будут как Рублевка? Питер — совсем как Париж? Вся Россия будет как Москва и Питер? Или как Швеция? Или как Америка, но без всех тех ужасных районов, где обитают все эти, как бы их корректнее назвать… мародеры? Исчезнет ли жилье, напоминающее нам о страшном совковом прошлом, или его как-то эстетизируют, как в восточной Германии?
Однако, если начать задумываться обо всем этом серьезно, становится скучно и грустно, ибо Россия даже не восточная Германия, а даже многие районы восточной Германии до сих пор не на уровне Бергмана. Чувствуется до сих пор не-изящность какая-то, не-западность, черт ее дери. Но задумываться не обязательно. Главное сильно чувствовать. Сильно любить и ненавидеть. Любить Бергмана, ненавидеть совок. Верить, что Россия будет свободной, то есть эстетичной и изящной. Исчезнет не только совковый вид, но и, конечно же, советский человек, который, как его ни травили в 90х, так и не вытравился (Путин виноват).
Не будем о грустном, напомним только, что коллега Навального, считающийся идеологом движения, Леонид Волков четко сказал в интервью “Новой газете”, что если умирающие русские малые города и поселки вымрут, туда им и дорога. Никто в прекрасной России будущего их спасать и не подумает. Волков, кажется, имеет дом в Люксембурге — красивый город, и еще один образец для России из кино.
На днях молодая женщина в Саратове попыталась себя зарезать и выбросила дочерей из окна. Ни она, ни муж, с которым она недавно развелась, не были алкоголиками или наркоманами. “Благополучная семья была” — сказала соседка. Вспомнилось слово Нелюбовь — название одного красивого российского фильма. Там тоже про страдания, вроде бы, наших российских людей, но при этом все очень похоже на Запад. Полет режиссерского воображения с транзитом в Ингмаре Бергмане.
Принадлежит ли Саратов к числу умирающих малых городов, по мнению идеолога российского неолиберализма? Малым его точно не назовешь, но многоквартирный дом, в котором произошла трагедия, выглядит вполне умирающим. А ведь он — совершенно типичный для страны. В таких живут, любят, ненавидят и сходят с ума от горя наши люди. А наши политики и наши художники удивительно едины в одном: их Россия не там, где (перефразируя Ахматову) их народ, к несчастью, находится. Их Россия все еще в кино Бергмана.
